Дмитрий Соколов-Митрич, журналист
«В девяностые-нулевые в правоохранительные органы пришло много бывших военных. Вроде тоже люди, умеющие держать оружие, привыкшие ходить в форме, способные рисковать жизнью. Но все-таки не понимающие некоторых вещей, которым учат в любой школе милиции. Например, что полицейскому ни в коем случае нельзя одним участникам инцидента раскрывать личные данные других участников инцидента. Полицейский — буфер между сторонами конфликта. На месте происшествия он должен проявлять беспристрастность и в некоторых вопросах хранить молчание.
Военные этого не понимали. В результате случались такие, например, ситуации: соседи слышат за стеной инфернальные крики, вызывают милицию, приезжает наряд, заходит по адресу — и криминала не обнаруживает. Проводят разъяснительную беседу. “А кто это на нас настучал?!”, — интересуются возмутители спокойствия. “Да соседи из 15-й квартиры”, — отвечают бывшие военные в милицейской форме. И через полчаса снова звонок в дежурную часть, уже от других соседей, которые сообщают, что теперь уже пьяные ломятся с топором в 15-ю квартиру, сделайте что-нибудь!
В нулевые-десятые в медиа пришли много хайпожоров из шоу-бизнеса. Вроде тоже люди с узнаваемыми лицами, умеющие держать в руках микрофон и задавать вопросы. Но все-таки не понимающие некоторых вещей, которым учат если не на журфаке, то в любой редакции. Например, что ни в коем случае нельзя давать слово маньякам, педофилам, террористам. И не только в момент совершения ими теракта. Нельзя вообще. Потому что даже в отношении маньяков, педофилов, террористов действует “эффект очеловечивания”. Когда перед тобой не человек-поступок без лишних сантиментов, а человек со всеми своими подробностями и аргументами, это волей-неволей вызывает душевный отклик у значительной части аудитории. <...> Нельзя захватывать заложников. Нельзя держать в подвале двух девушек и три года их насиловать. И нельзя называться журналистом, если ты даешь слово нераскаянному преступнику, совершившему чудовищное преступление и теперь откровенно бравирующему своим поступком».
Алена Попова, соосновательница фонда «Ты не одна»
«Ксения Собчак все-таки решила поучаствовать в процессе создания звезды из скопинского маньяка Виктора Мохова. <...> Как интересно у нас устроена система. Маньяк несколько лет держит в подвале и насилует школьниц, а потом выходит на свободу и становится настоящей звездой. Вместо пожизненного срока, ему платят деньги, берут интервью, приходят в гости на чай известные люди. Не удивлюсь, если ему теперь предложат написать книгу, открыть музей и фонд, позовут в политику.
Напомню, что это тот человек, который похитил и в течение нескольких лет держал в заточении и насиловал школьниц Екатерину Мартынову и Елену Самохину. За любое неповиновение лишал их еды, воды и света. Также он избивал их и травил слезоточивым газом. Одна из пленниц родила от насильника двух детей. Всего в сексуальном рабстве у маньяка девочки провели 1296 дней.
Во время интервью Ксении Собчак маньяк заявил, что готов помочь зачать ребенка одной из своих жертв — Елене Самохиной. Девушка во время плена несколько раз родила от Мохова. “Катя там (в подвале) жила, не рожала, а Лена рожала. А сейчас наоборот получилось: Катя родила, а Лена нет. От меня родила и больше не рожает. Так что я не знаю… Надо мне опять заняться ею”, — заявил маньяк.
Новости по теме: Лукашенко призвал белорусов перевернуть страницу истории
Это зашквар какой-то… Сигнал всем маньякам и их последователям, что на изнасиловании и похищении можно сделать крутую карьеру, а потом еще и цинично говорить в кадре, что секс — это круто...».
Сергей Минаев, главный редактор Esquire
«На мой взгляд, общественная дискуссия, в попытке разобраться пробила Собчак дно или еще не до конца, доходя до вопроса “Ну, неужели она сама не понимает, что это ****** [ужас]”, буксует и бессильно зарывается в песок <...> Обличители, не понимают одну важную, я бы даже сказал базовую, характеристику Ксении Анатольевны.
У людей и животных есть болевой порог. Низкий порог означает слабую переносимость боли, а высокий, как, например, у питбуля, позволяет боль практически не замечать. То же и с говном. Люди, с низким говнопорогом могут испытать немедленный приступ рвоты, проходя мимо общественного туалета. Люди с высоким говнопорогом могут часами сидеть в дачном сортире с дырой в полу, читать газету “Тайны судьбы” и есть бутерброд с сыром.
Так вот говнопорог Ксении Анатольевны настолько запределен, что позволяет ей плавать в говне по самые брови, набирать его в рот и, подобно киту, пускать из него фонтаны в сторону изумленной публики, не испытывая дискомфорта. Она совершенно не чувствует запаха. И этот случай, воистину уникален. <...>».
Зинаида Пронченко, кинокритик
«<...> У Ксении есть реклама. Ее могло бы именно в этом выпуске не быть (как и самого выпуска), но она есть. Рекламируют тесты ПЦР. Быстро, удобно и никакого заточения (карантинного).
Предвидя количество дислайков, Ксения опубликовала дисклеймер, в котором сравнивает свою работу с фильмами Дэвида Финчера и Ларса фон Триера. Как говорится — искусство или смерть. “А как по мне так плох тот журналист, кто не воспользуется подвергнувшимся шансом взять интервью у Гитлера” (орфография сохранена). Подвергнуться и взять, найти и не сдаваться. Благодаря журналистике без границ мы узнаем, что Гитлер (Мохов), кажется, тоже против Путина. Это очень приятно. Сложный человек сложен во всем. А простой прост. <...>».
Роман Супер, документалист
«Прикольно, как одни и те же люди одним полушарием мозга залипают на тру крайм Нетфликса, мечтательно вздыхая “вот бы и у нас так научились снимать”, а другим полушарием немедленно осуждают своих родных авторов, которые реально пытаются научиться так снимать».
Новости по теме: ВВС: В российском МВД уже три года передают секретные данные о кортеже Путина по WhatsApp. Хотя обязаны использовать спецсвязь
Константин Богомолов, режиссер
«Посмотрел фильм Ксении о маньяке. Интервью. Знаю, что работа в топе просмотров. Читал в fb посты о пробивании дна и о том, следует ли вообще брать интервью у подобных персонажей, а также о том, как следует вести себя интервьюеру. Я позволю себе свои пять копеек. Не потому что жена, а потому что это о важном.
Я сам делал спектакль “Князь”, который был о черноте человека. И он вызывал у многих те же чувства. И я не просто знаю, я убежден — нужно делать такие картины. И это очень тяжелая и суперважная работа. Какую чушь я читаю о якобы воспевании зла. Ненависть эта картина вызывает не этим. А тем, что маньяк предстает здесь одним из нас. Обыкновенным дедушкой, ежедневным бюргером, обывателем. Атеист. Разумен. Современен. И даже со взглядами на политику. Он не извращен до тошноты. Он до тошноты обыкновенен. Нормален в сорокинском смысле. И эта нормальность его — главное извращение. Он один из нас. Мы смотрим не в глаза маньяка, а в глаза соседа по лестничной клетке, в глаза случайного прохожего, попутчика в поезде, сослуживца. Это картина о пошлости и убожестве зла. И от очарования этим самым злом она предостерегает круче, чем пафосные проповеди о добре. И тот, кто вещает о своей брезгливости — не столько брезглив, сколько труслив. Вот что: вглядываться в зло нужно. Не для постижения его глубины. А для понимания его убожества и повседневности. Чтобы в жизни уметь разглядеть его — не являющееся в демоническом образе, а мимикрируещее под простачка, “маленького человека”, достоевского “человека из подполья”».
